-- 25 / 11 / 2007 --

Семья Феличиано Ваккаро гостила у его тещи в пригороде Палермо. После этого они уехали обратно в город. Феличиано завез свою жену Бьянку и младшего сына двух лет домой, а сам отправился в магазин. Его старший сын, Марко, 10 лет, отправился качаться на качелях на ближайшей площадке.
Через полчаса он вернулся домой, — дверь была открыта, в коридоре царила гробовая тишина, и из-за выключенного света не было ничего видно. Он сильно испугался, поэтому позвонил в дверь соседки и попросил посмотреть, что случилось.
Наученная опытом женщина попросила его посидеть пока у нее. Зайдя в квартиру, она увидела красные разводы на полу, кучу разбросанных вещей и, главное, бездыханное тело жены Феличиано, Лауры. Она сразу же вызвала скорую помощь, — подумала, что женщина оступилась и ударилась головой. В тот же момент в квартиру зашел отец семейства с двумя пакетами продуктов. Соседка объяснила ситуацию, и отец тут же побежал в комнату, где стояла кроватка его маленького сына.
Дальше последовал его истошный крик.

***

По звонку, поступившему в дежурную часть, выехали незамедлительно.
Мы и еще одна машина. Ехали хотя и молча, Франц совершенно не скрывал усталости и некоего скепсиса на лице. Хотя и не сказать, что он заметно очерствел за годы совместной работы. Скорее, за месяц устал.
Помнится, когда он только появился в нашем маленьком, состоящем тогда уже только из трех человек по сути, «маньячном» отделе, он каждый раз выезжал на вызов с энтузиазмом.
Энтузиазмом, который через тот самый месяц и растворился весь, — как не бывало.
Однако и винить его в этом не стоит. Это сначала думаешь, как интересно считать все восемьдесят ножевых. Быстро такая жестокость начинает вызывать лишь недоумение и ступор, а не привычное восхищение предстоящими исследованиями.
Стоило только нам показаться из-за угла, подъезжая к нужному дому, как отчаянно и резко нам замахал руками фельдшер скорой помощи.
— Приехали, — говорю негромко.
Франц кивает и, как только паркуемся рядом с машиной скорой помощи, тянется на заднее сиденье за своими инструментами.
За фельдшером на третий этаж поднимаемся молча. За нами плетутся еще двое полицейских.
Как только поднимаемся — видим две открытые двери, одна «наша», другая по соседству. Фельдшер указывает на нужную, отступает назад.
— Кто обнаружил трупы?
— Соседка обнаружила тело женщины и вызвала скорую. Когда мы приехали, здесь помимо соседки уже были потерпевшие.
— Потерпевшие — это?
— Родственники, отец и старший сын.
Из соседней квартиры наконец слышу звук чужого горя.
— Понятно.
Отступая от фельдшера и смотрю внутрь коридора.
Кровавые разводы между разбросанными вещами.
В дальней стороне коридора виднеется тело женщины.
Хрупкой и миниатюрной даже издалека.
Кровавые следы и на светлых обоях.
Следы чьих-то рук.
— Вы уже констатировали смерть? — уточняю у фельдшера.
— Да, само собой.
Киваю и ступаю внутрь, аккуратно обходя следы преступления.
Франц следует за мной и, когда останавливаюсь в коридоре напротив кухни, следует дальше, к трупу женщины.
И, когда созерцаю кухню, понимаю, почему вызвали именно нас.
Вижу на столе нечто, напоминающее куклу.
Похожую на те, которые дарят девочкам, чтобы те играли в дочки-матери.
Спустя мгновение взгляд уже цепляется за расплывшееся красное пятно «под куклой». Еще через мгновение — такое же красное месиво между головой и туловищем.
Понятно. Никто на такое смотреть не хочет.
И не будет, когда есть люди, которые только на такой кошмар и выезжают.
Когда прохожу ближе, смотря под ноги, чтобы не затереть кровавые следы на полу, вижу картину целиком.
На столе лежит малыш, которому и пару лет на вид не дашь.
И у малыша перерезано горло.
Очень рваными, резкими движениями, без сожаления и в мясо.
Голова держится почти ни на чем.
На еще не сформировавшихся костях, разве что.
Распашонка тоже вся красная.
На лице заставшие страх и боль.
Когда оборачиваюсь, вижу Франца с пустым выражением лица. И выглядывающих из-за него полицейских. В первую очередь отдаю приказ последним:
— Устроить поквартирный опрос. Нужна информация, слышал ли кто-нибудь борьбу, видел ли подозрительных личностей, знает ли кто о недоброжелателях владельца квартиры. Также улики на лестничной площадке, если найдете.
Пока все увиденное складывается в какую-то очень жестокую и изощренную месть.
Неясно только, что нужно было сделать, чтобы была причина зарезать маленького ребенка.
— У тебя? — обращаюсь уже к Францу.
— Три выстрела в голову.
— И слышал ли кто выстрелы, — говорю в догонку коллегам.
Кивают поочередно, после чего уходят.
Снова оборачиваюсь и смотрю на тело.
— В дальней комнате стоит кроватка, в ней кровавое пятно. Судя по всему, тело перенесли, — говорит Франц.
— Возможно, это сделал отец ребенка.
Исходя из той информации, что поступила на пульт, скорую помощь вызвала соседка.
— Разберешься тут?
Кивает в ответ и тянется к чехлу фотоаппарата.
— Я поговорю с соседкой и потерпевшими.

Снова кивает, и я, переступая кровавые капли на полу, выхожу из квартиры и следую в соседнюю.
В то время как медики безуспешно пытаются привести захлебывающегося слезами мужчину в чувство, на диване рядом с ним сидит мальчик лет десяти.
Очень напуганный, как и соседка.
Соседка, которая привстает стоит мне показаться в дверях.
— Давайте поговорим… — начинаю, и меня тут же прерывают осипшим голосом:
— На кухне.
— На кухне, — повторяю и сопровождаю свои слова кивком, и пропускаю вперед женщину, которая тут же устремляется в другую часть квартиры.
Прохожу за ней следом. Она садится за стол, прикрывая рот рукой и качая головой. Смотрит мельком на меня, после чего тут же отводит взгляд и нервно вздыхает.
Лицо ее искажается надломом, и она жмурит глаза. За секунду до этого вижу, как они в мгновение становятся красными.
Двинувшись вглубь кухни, сажусь перед ней.
Не считая тактичным хозяйничать на чужой кухне, спокойно и медленно проговариваю:
— Попейте воды, чтобы успокоиться. Мы никуда не торопимся.
Резко кивает несколько раз, после чего поднимается и, ртом хватая воздух, достает из кухонного шкафчика стакан и наливает себе воды из графина. Глубоко вздыхает между каждым глотком и, видно, немного успокаивается.
— Присядьте и расскажите, пожалуйста, как все произошло.
Кивает, присаживаясь обратно передо мной, и, сжав в руках стакан с водой, начинает все тем же осипшим голосом:
— Соседи приехали вот сегодня днем, час-полтора назад, наверное, — она кидает взгляд на настенные часы, после чего возвращает его на меня, — потом Феличиано в магазин уехал, а его старший пошел гулять во дворе.
Начинает достаточно спокойно.
Чувствую, тем не менее, надвигающуюся волну ужаса.
Чувствую настолько явственно, что становится совершенно не по себе.
— Когда вернулся, попросился ко мне, сказал, что их дверь открыта, но ему кажется, что что-то не так. Я сказала ему посидеть у меня, а когда вошла, увидела, что квартира вверх дном перевернута. И Лаура лежит на полу, с кровью на голове. Я подумала, что на нее кто-то напал и ударил по голове, поэтому вызвала скорую. Потом вернулся Феличиано, с продуктами. Я ему все рассказала, а он сразу побежал в комнату младшего…
Женщина осекается на конце фразы и прикладывает сжатую руку ко рту.
Глубоко, но рвано вдыхает.
Молчу, давая ей время успокоиться. Когда вижу, что дыхание у нее более-менее выравнивается, задаю вопрос.
— Господин Ваккаро перенес тело своего сына на кухню?
Кивает несколько раз подряд.
Спешно.
И, сквозь резанувший лицо новый приступ, подтверждает:
— Он носил и укачивал его до приезда медиков.
— Понятно, — отвечаю, а затем поднимаюсь из-за стола, — посидите пока, я к вам зайду немного позднее.
Покидая квартиру, лишь мельком встречаюсь взглядом с сотрудниками скорой помощи.
Однако некоторое время трачу, оглядывая руки потерпевшего.
Они чистые, хотя рукава светлой рубашки все в кое-как замытых водой разводах.
Сворачиваю на лестничную площадку и оглядываюсь.
Пока один коллега, имени которого никак не могу запомнить, кладет в пакетик найденное в углу что-то, другой — безуспешно звонит в дверь напротив.
Видя меня, растерянно пожимает плечами, и спускается на этаж ниже.
Тоже спускаюсь вниз, только не останавливаюсь у дверей и просто медленно направляюсь к выходу.
Ищу, за что еще можно зацепиться взглядом.
Если даже соседка в квартире рядом не заикнулась про нападавшего…
Может, его видел мальчик.
Может, даже что-то запомнил.

Может, у нас даже будет еще зацепка, кроме трех, может, случайных, а, может, и намеренных, выстрелов в голову.
Выйдя на улицу, огибаю взглядом входную дверь и гляжу на окна.

Может, кто-то из жильцов этих квартир кого-то видел.
Глубоко вздыхаю и понимаю, что мне очень сейчас не хватает истинно-российского , хотя и распространенного тут в Италии тоже, явления под названием «подъездные бабки». В первую очередь в силу отсутствия скамейки поблизости, и присутствия оной чуть ли не в ста метрах отсюда. И без бабушек…
Они-то всяко знают, кто с кем дружит, кто кому чего должен, кто у кого наркоман, а кто проститутка.
Оглядываюсь вокруг снова.
Место неудачное. Невероятно неудачное на свидетелей.
Впрочем, ладно. Не стоит загонять себя настолько прямо с порога. Остается еще хоть какая-то надежда на поквартирный опрос.
Делаю шаг вперед, но вместо того, чтобы вернуться на место преступления, приваливаюсь к капоту своей машины.
Сажусь, доставая из кармана пачку сигарет и спичечный коробок.
Не то что бы я настолько старовер… просто в зажигалке газ кончился.
Напоминает, тем не менее, о былых временах. У нас их сначала тоже не было.

А потом появились повсеместно, когда все сполна оценили опасность быть подстреленным, поджигая папиросу в окопе ночью.
Слишком сильно спички выдавали местоположение.
После того, как прикуриваю, язык обдает приятной горечью, а горло — теплым-теплым дымом. Спустя две глубокие тяжки даже как-то плечи расслабляются.
Случай не то что бы трудный, но какой-то даже нелогичный, что ли.
Зачем было нападать на хрупкую женщину, которая и так не смогла бы оказать сопротивление?
На что рассчитывали нападавшие? Это простое ограбление или действительно какая-то месть? Если второе, то кому мог перейти дорогу потерпевший, что с его близкими решили разделаться таким способом?
А самое главное, зачем было убивать двухлетнего ребенка? Причем таким жестоким образом?
Неужели чтобы «не оставлять потенциального мстителя», так ведь это называется?
У нападавшего был пистолет. Он мог застрелить малыша через подушку, если было настолько важно избавиться от него. Кончились боеприпасы?
Можно было и просто задушить тогда.
Особая, совершенно необоснованная жестокость.
Хотя и версию маньяка-домушника тоже исключать нельзя. Несмотря на то, какая это огромная редкость, и что в Италии они мне не встречались ни разу. Несмотря на то, что вся квартира перевернута вверх дном. Несмотря на то, что маньяком может и не пахнуть. А вот тяжелым психическим заболеванием — уже пасет.
Всегда существует вероятность наткнуться на какой-то новый кошмар. Вроде Винничевского или Нейланда.
Однако, больше склоняюсь именно к мести. Дальше идет грабеж. Неудачная попытка.
В любом случае, три выстрела могут запросто оказаться деталью почерка. Хотелось бы, чтобы это было так. И если среди недавних вызовов найдется похожее, то можно говорить о серии.
Докурив, ищу глазами ближайший мусорный бак и, обнаружив такой прямо рядом с входной дверью, тушу об него бычок и выбрасываю.
Возвращаюсь обратно к Францу.
Поднимаясь по лестнице, мельком кидаю взгляд на коллегу, который разговаривает с кем-то.
«Да, у нас тут все соседи спокойные, приличные люди… ничего такого не было никогда…»
Второй чуть ли не ползает по полу и поднимает из угла, кажется, гильзу.
К моему возвращению в квартиру улики уже помечены.
Франц, даже не оборачиваясь, начинает вещать:
— Тут было несколько человек, — говорит, укладывая взятый материал в прозрачный зип-лок. — Женщину убили выстрелом в упор и другие два выстрела были сделаны уже после того, как она упала замертво. Затем ее перетащили. Тело малыша тоже перенесли после убийства…
— Ага, — подтверждаю и сопровождаю слова кивком, — отец его и перенес, свидетелем этому была соседка.
Франц на секунду поджимает губы, после чего продолжает.
— Еще есть гильзы, 6,35 Браунинг.
— О как… — приятно удивляюсь.
Франц, видимо, чувствуя это по интонации, немного улыбается и оборачивается.
— Да, хотя бы не сраный Парабеллум. И из вариантов у нас тогда кто? Браунинг, Вальтер, да Маузер?
— ТК, да, может, какой раритетный Зауэр местного любителя национал-социализма.
— Ага, как твой раритет, — с усмешкой говорит Франц. Тоже невольно улыбаюсь краем губ.
— Еще что-то интересное?
— Да… — Франц закрывает свой чемоданчик и поднимается на ноги. — В квартире еще есть сейф, но он оказался пустым. И… шкатулка с кольцами разных размеров, в одном из ящиков трельяжа. Видимо, преступники не нашли ее или не успели проверить там.
Взгляд его на секунду стал каким-то… жалобным что ли?
Как будто ему в последнюю очередь хотелось заниматься этим делом.
Понять можно. Сам к нам счастливый приперся, когда на горизонте замаячила возможность заниматься не мафией, а бытовухой или чем-то из разряда параноидальной шизофрении.
Я и сам постарался как можно скорее смыться от дел по мафии. Не от рисков, конечно, а скорее потому, что просто не мое призвание.
Кажется, никогда им и не было.
— Ясно, — говорю как-то запоздало.
Снова повисает пауза. Переступаю аккуратно через ворох чужих, замызганных кровью  и грязью вещей, и осматриваюсь в большой гостиной.
Все полки перевернуты, все разбросано, шкафы открыты нараспашку.
Искали, значит.

Тот самый сейф, в котором ничего нет.

Тот самый сейф, в котором господин Ваккаро мог хранить ценности.
Интересные дела.
— Ладно, я пойду еще раз загляну к соседке, и затем поговорю с коллегами касательно результатов опроса. Договоришься о транспортировке тел, хорошо?
В кармане пальто нашариваю ключи от машины, после чего, обернувшись, кидаю их Францу.
Без проблем ловит.
Потом показывает жестом «ОК».
А я затем следую обратно в квартиру напротив.

***

Жестокость совершенного преступления была абсолютно поразительной.
Поквартирный опрос не дал ни единого результата: никто ничего не слышал, никто никого не видел. Никаких тех самых владельцев трех пар ног, информацию о которых мы получили к утру, которые посреди бела дня вломились в квартиру, застрелили хрупкую женщину и перерезали горло двухлетнему ребенку.
Вопросы возникали один за другим: если мы подразумеваем разбойное нападение с целью грабежа, то какой смысл было убивать женщину, которая не оказала бы никакого сопротивления? Неужели преступники столкнулись с неожиданным свидетелем в виде хозяйки квартиры и банально растерялись, и потому решили просто избавиться от нее? Какой смысл вкладывался преступниками в убийство двухлетнего малыша, который все равно не смог бы их опознать? Ни описать даже, он же еще говорить толком не умел. Где в это время гулял старший сын, раз он просто-напросто не видел подозрительных людей? Каким образом вообще преступники вышли на потерпевшего и его квартиру? По словам соседей, его семья была хорошей, а сам он не имел недругов среди соседей, да и вообще никаких странных личностей рядом с ним замечено не было.
Оправдать такую жестокость можно было бы разве что местью потерпевшему.

Уже по приезду мы выяснили другую не менее неприятную деталь, а именно род занятий потерпевшего — ювелирное дело. Это объясняло шкатулку с кольцами, обнаруженную в квартире.

К утру, помимо всего прочего, поступили и результаты экспертиз. В первую очередь, наш пистолет. Им оказался Зауэр образца 39-го года.

Дуристика.
После долгой ночи, проведенной за написанием отчета, ожиданием результатов экспертиз и размышлениями, попытками сопоставить найденные улики, чувствую себя совершенно выеденным.
Как будто пережевал сам себя и выплюнул, вот прямо сюда, в кресло перед компьютером, свет экрана которого неминуемо жалит глаза, стоит только на него взглянуть.
Запрос на поиск дел с тем же пистолетом уже отправлен, остается только ждать. Но нашелся же, зараза.
Вместо того, чтобы продолжать компостироваться в кресле дальше, решаю пройтись, а заодно взять кофе. Чего-нибудь крепкого, чтобы выпить залпом и уверовать в энергию завтрашнего дня. Или порошка Нескафе.
Кажется, нормальный кофе я не пил уже лет двести.
Ну, вернее… лет семьдесят, по правде говоря. С работы в Неаполе.
Только раздумываю о том, где был семьдесят лет назад, и как-то тоскливо становится. Первые посаженные мрази и ублюдки…
Пока завариваю свой бодрящий порошочек в чашке и думаю о том, что затем заварю еще один, но в пол литровой кружке, на общей кухне вдруг показывается Данте.
Судя по выражению лица, снова не в духе.
Не то что бы он часто бывал «в духе».
Отчего-то каждый раз хочется относиться как-то по-отцовски что ли. По спине похлопать, да сказать какую-нибудь поучительную речь. Раз с моей Анечкой так не выходит.
Хотя мы и знакомы уже двадцать с лишним лет, и учились вместе. Все равно.
Гожусь же в отцы на самом деле. Жаль, что это все один большой секрет, рискующий неслабо поломать мировоззрение несведущим.
— Доброго утра, Данте, — здороваюсь, натягивая на лицо наверняка бесконечно усталую улыбку, — опять не в духе? Что-то случилось?
И вместе с этим смещаю фокус.
Отчего-то кажется, что сейчас сам выгляжу так, будто со мной что-то случилось. Ну там… танк переехал, например. Так, для поддержания бодрости.
— Ты когда-нибудь проводил опросы у тридцати с хером человек, да еще и не в самом приятном обществе американских выскочек?
Звучит не то вымотанно, не то даже как-то злобно. Еще и чайник держит так, будто готов отломать ему ручку или вообще зашвырнуть в окно.
— Ну, на счет второго однозначно нет… — начинаю, пытаясь припомнить, когда настолько тесно сотрудничал с американцами, как это приходится делать моему другу сейчас. И, правда, не припоминаю ни единого случая. Хотя, откуда бы? Никогда не искал американских ублюдков, чтобы тесно сотрудничать с американскими, может быть, и не совсем ублюдками.
— А вот насчет первого… — тоже как-то задумчиво выговариваю, но… нет. Столько за раз не было. — Тебе настолько не нравятся твои новые коллеги? Я думал, за год можно как-то привыкнуть.
Я вот за первый год знакомства с Францем привык к его гиковской речи и некоторым замашкам.
Вроде того, чтобы кружку не мыть неделю. И каждый день по 10 раз пить всякие ягодные чаи.
И привык к тому, что меня он постоянно называл Малкавианом.
А нашего некогда начальника, ушедшего на пенсию подальше от всех мразей и ублюдков, князем ЛаКруа.
Справедливости ради, да, первое время раздражало, особенно когда ничего не понимаешь.
«Да ты Малкавиан просто…»
Но со временем даже начал находить это все забавным, когда в некоторой степени проникся интересами нашего судмеда.
— Я бы и привык, если бы не всплывали постоянно какие-то неприятные нюансы… — ответил Данте спустя некоторое время. Залил воду в чашку и принялся размешивать. — Как, например, тот пацан, которого мы допрашивали.
А, ну да.
Пацан, который внезапно оказался родственником самого главного и самого нелюбимого коллеги Данте.
Лишний повод для ненависти.
Невозможно не согласиться, что нюанс неприятный. Я бы и сам заподозрил неладное.
Но только, от и до пролистав башку бедного пацана, который слово вставить боялся не то что поперек, да даже вдогонку, — убедился, что от него и не стоит ожидать никаких подлянок.
Всего лишь студент.
Невероятно глупо поступивший, невероятно подозрительный только из-за наличия пламени… но все еще всего лишь студент. Главное — совершенно безобидный и совершенно пассивный.
Даже отчасти полезный. И Данте, и его коллегам стоит подумать о том, чтобы воткнуть его за какую-нибудь несильно секретную, но нужную и монотонную работу.
Тогда не то, что мешать не будет, но и поможет чем.
— Справедливо, — соглашаюсь. Тут и возразить, собственно, нечего. — Но я не думаю, что это была инициатива твоего коллеги — притащить кого-то из своих родственников в Италию, Думаю, этот случай ему самому неслабо потрепал нервы.
— Да оно понятно… — отмахивается, — но проблем это не убавляет. Наоборот, скорее…
— По ощущениям мальчишка вполне в состоянии сидеть тише воды и ниже травы, если ему скажут.
Успеваю вставить вскользь перед тем, как Данте наконец поднимает взгляд и, видимо, не желая больше об этом, сказал почти в упор:
— Да парнишка-то нормальный. Только это еще начальству доказать надо. А у тебя как дела?
Честно говоря, даже немного теряюсь перед тем, как ответить.
Как-как… устал от Тобина, и, приехав, тут же напарываюсь на труп ребенка.
Вот так и дела, собственно.
У меня всю жизнь так дела.
— Да у меня… у меня… — не знаю, с чего начать. — Вам, наверное, было бы полезно заглянуть. Как раз новое дело, убили семью ювелира.
— Ювелира? Думаешь, он может быть связан с мафией?
Данте оживляется даже как-то.
— Может, — пожимаю плечами, — а, может, и нет. Я еще жду, когда мне поднимут дела с нашим пистолетом. Но то убийство, на которое мы приехали, было больше похоже на изощренную месть…
… что в случае мафии тоже отметать нельзя.
Да и вам будет действительно полезно.
В вашем деле вся ювелирка имеет значение.
— В мастерской у него был?
— Пока нет, — отвечаю, в голове припоминая, когда собирался туда наведаться.

Вроде, как раз сегодня. Скорее всего, после разговора с самим Ваккаро, если он уже пришел в себя.

Даже если это месть и он действительно перешел дорогу каким-то страшным людям, нельзя преуменьшать его горя.
Если же это просто дурное стечение обстоятельств… даже представить не могу, как он сможет жить дальше после пережитого.
— Передай тогда копию того, что есть. Я тоже посмотрю, — говорит Данте, на что я киваю. А затем вдруг добавляет: — если сможешь, конечно.
— Да смогу. Конечно, — наконец выпиваю залпом свой растворимый, чуть подостывший, чтобы не сжечь себе глотку, кофе. — Честно говоря, совсем не хочется лезть в дела, связанные с мафией. У нас могут и забрать это дело, если выяснится, что наш потерпевший реально может связан с какой-нибудь семьей, например.
— Да оно и понятно. Но пока, ты сам сказал, еще рано о чем-то говорить. Отомстить мог кто угодно.
Утвердительно киваю, а затем вдруг натыкаюсь взглядом на сержанта, держащего в руках две папки. Ну хоть что-то.
— Там наш пистолет?
— Да, и три выстрела в голову.
Бинго. Значит, это те же самые.
Значит, у нас серия.
Значит, дело можно ставить на особый контроль.
Принимаю обе папки, смотрю сначала одну. Затем вторую.
Наконец и вовсе раскладываю обе на кухонной тумбе и внимательно рассматриваю  приложенные фотографии.

Оказывается, не более чем три недели назад из того же Зауэра застрелили сначала таксиста, чья машина числится в угоне, а затем курсанта карабинера.
Получается, выровнялись по горячим следам.
Три выстрела — это почерк. Фишечка.
Чтобы выделиться.
А не паника при виде свидетеля.
Хмыкаю, видя, кому выдали первое дело. Неудивительно, что стало висяком в его-то руках.
Значит, отниму. Значит, займусь сам.
Значит… пускай ищут машину, на которой скрылись преступники. Ту, что в угоне.

Значит, пускай общаются с корпусом карабинеров. С друзьями этого курсанта.
— Ну, понятно, иди, — говорю сержанту, и тот, кивая, уходит.
— Что там? — спрашивает Данте и я, на секунду потерявшись в своих мыслях, даже вздрагиваю.
— У нас жертвы — таксист, курсант карабинер, и жена и сын ювелира. И трое из них убиты тремя выстрелами в голову Зауэром времен второй мировой. Стоявшим на вооружении только у Германии.
— Связь между убитыми?
Полагаюсь на чутье и…
— Сомневаюсь.
— Проверить точно будет не лишним.
Точно не будет. Для отчета, как минимум.
Мельком оглядываю все материалы дела еще раз и мысленно развешиваю их на доске в кабинете. Готовлюсь выпотрошить обе папки.
— Разумеется. Ну, в общем… пойду изучать… это, — описываю рукой в воздухе над папками круг, когда складываю все содержимое обратно, — и результаты экспертиз. Тебе могу лишь пожелать удачи с твоими выскочками.
Пытаюсь мягко подколоть и, судя по с секунду исказившемуся выражению лица, удачно. Помню же, тоже когда-то меня выскочкой считал. И изо всех сил не доверял. Давно это было, однако.
Если бы сейчас было то самое давно, пожелал бы мне чего-то похожего.
Вместо этого говорит что-то более привычное:
— На выхах по пиву выпьем?
— Если у меня будут выходные, то конечно, — улыбаюсь и машу напоследок. В ответ получают удовлетворенный кивок, а сам, загребущими руками чуть ли не обняв дела, иду обратно в свой кабинет с одним небольшим окном.

Отредактировано Elyas Voss (2022-03-09 18:17:17)